Трапезная ========>

Они вышли из трапезной и куда-то пошли. Арсени, как и прежде, маленькой бледной тенью покорно следовала за Жеаном, проводя тонкой рукой по стене. Интересно, куда они идут? К святому отцу? Но его нельзя беспокоить по... впрочем, Жеану, наверное, можно...
- Жеан, мне кажется, мы заблудились, - с оттенком смеха в голосе заметила Арсени спустя десять минут, когда они подошли к некой лестнице. Потому как келья отца Клода была совсем в другом крыле собора, а это место... оно было незнакомо девушке. - Наверное, это из-за меня, я же сегодня один раз уже потерялась, - она улыбнулась уже открыто.
Забавно. Потеряться в Соборе - что может быть нелепее? Арсени... читатель догадается, что сделала Арсени. Она достала из кармана свои многострадальные четки, которым очередной раз было дано сплетаться в разные узлы в ловких пальцах девушки.
- Я еще не была в этой части Собора... - она задумчиво посмотрела на лестницу. - Жеан, давайте поднимемся по ней? Пожалуйста...
Да, в стенах храма Божьего она чувствовала себя намного увереннее... Здесь было легче. Это было ее место. Арсени в нерешительности посмотрела на спутника и, не дожидаясь его, помчалась наверх, подхватив длинный подол своего платья.
Как это напоминало Пор-Рояль!..
Девушка добралась до конца лестницы и замерла. Колокольня. Удел Квазимодо, страшного горбуна, которого Арсени было жалко. Но сейчас Квазимодо тут нет... И это, наверное, хорошо. Арсени в задумчивости подошла к канату, спускавшемуся от языка большого колокола, и взяла его в руки. Брат Пьер говорил, что самый большой колокол Квазимодо называет "Гран-Мари"...
Вспомнилась старая забава молодых монахинь. Девушка внимательно осмотрела узел на конце каната, и завязала на нем еще один, уповая на то, что Квазимодо этого не заметит. Площадь узла стала больше - как раз то, что нужно. Арсени покачала канат в руках, а потом отпустила его.
Ноги в грубых башмаках сжимают канат, становясь на узел... Полетели!.. Арсени оттолкнулась от пола и начала раскачиваться.
Главное, вовремя уследить, чтобы не раскачаться слишком сильно, чтобы колокол не звенел...

Арсени раскачивалась на канате, крепко обхватив его пальцами. Ладони у нее все равно были стертые, грубые - терять было нечего.
Это было весело - лететь, смотря вверх, а как только язык колокола оказывается рядом с его стенкой, резко подаваться назад, и снова лететь... В монастыре Арсени была лучшей в этой забаве - ни разу не звенел большой колокол, когда она каталась. Ни в Пор-Рояле, ни здесь, хотя на Гран-Мари каталась она в первый раз.
- И часто ты так развлекаешься? - спросил Жеан, которому, видимо, показалось смешным развлечение девушки. - Не боишься, если зазвенит?
- В Нотр-Даме я катаюсь впервые, - Арсени оттолкнулась от пола. - И он не зазвенит. Я много каталась в монастыре. Хочешь попробовать? - она спрыгнула с каната и протянула его Жеану, улыбаясь с каким-то озорством, посвящая собеседника в тайны игр монастыря.
- Я еще по деревьям лазать умею, и по развалинам, - как бы невзначай добавила Арсени. Ведь иногда же хочется показать себя немного не тем, кто ты есть большую часть времени. В конце концов, это бывает просто забавно, а делать все равно нечего, пока отец Клод нас не учит...
Ах, скорее бы вечер! Ведь вечером, вечером решится, когда отец архидьякон начнет уроки с ней, Арсени!.. Но вечер еще не близко... Девушка размотала с запястья четки, подходя к окну. Мгновение - и снова четки завязались в немыслимый узел. Вечер еще не близко...
Наверное, из Нотр-Дама она сегодня уже не выйдет. Незачем снова теряться в огромном Париже, который в тысячу раз больше чем маленький женский монастырь Пор-Рояль...

Арсени отвернулась от окна, и, сползя по стенке, села на пол, теребя в руках четки. Жеан, видимо, успел оценить достоинства большого колокола во всей красе, ибо, смеясь, летал туда-сюда на большом канате. Девушка тихонько фыркнула, сжимая в пальцах круглые деревянные бусины четок.
- Ха, да ты еще и мне отпора дать можешь! - улыбнулся Жеан, продолжая раскачиваться. Арсени отрицательно покачала головой.
- Я так не думаю, - она посмотрела на свои ладони. Они были бы еще страшнее, если бы она была сорванцом-девчонкой... Гораздо страшнее.
- И как тебе в этих монастырях, интересно? - не унимался ее спутник. Девушка задумалась - никто ранее не задавал ей таких вопросов. Интересно или нет... Даже подумать об этом непривычно, а уж дать ответ... еще страннее, чем казалось бы.
- Да, - коротко ответила Арсени, посчитав это слово вполне исчерпывающим ответом. Жеан же не требовал объясений, верно?
Она завязала четки простым узелком, продолжая как-то невольно задумываться над вопросом. Странно спрашивать про интересность места человека, который большую часть жизни провел там, практически никуда не выбираясь... Но ведь Жеан этого не знал, и ему это прощалось, но Арсени это было странно...
- Звезду Парижа? - недоуменно переспросила она, прежде чем поняла, что юноша говорит про Квазимодо. Смеется над несчастным горбуном. Да, он страшен, но разве он виноват в своем уродстве? Его надо... жалеть. А ведь он так озлоблен от того, что люди его не любят, боятся...
Хотя Арсени не рискнула бы подойти к нему ближе, чем на десять шагов.
- Не смейся над Квазимодо, - попросила она. - Он ведь не виноват, что он такой страшный. И обычно в страшном теле кроется добрая душа, а весь... весь Париж над ним смеется. Ему, наверное, очень тяжело это, - Арсени поднялась. - Я не представляю, что было бы, если бы меня все ненавидели. Ни друзей, ни знакомых, одни враги кругом, хотя особых причин для вражды нет... Страшно, Жеан, - голос опустился до шепота, а потом и совсем стих.
Ей на самом деле было жалко.

Четки исчезли в кармане платья, тут же потерявшемся в его складках. Арсени скрестила руки и привалилась к стене, наблюдая за хохочущим юношей. Она его искренне не понимала - не хотела понимать. Неужели и Жеан Фролло, и все парижане настолько жестоки, что смеются над уродством? Урод же не виноват... ни капли не виноват в том, что в нем перемешались все внешние недостатки, которые только бывают у людей!
Больно, больно в груди - обидно, и жалость сердце переполняет, и... какой-то страх. Как же она будет жить здесь, в этом большом городе, где люди частенько презирают, а то и в открытую ненавидят друг друга? Тонкие пальцы сжимают ткань платья у левой стороны груди - хотелось выцарапать, вырвать эту боль. Но нет.
В уголках глаз собирались слезы. Картинка перед глазами настойчиво расплывалась, и на месте смеющегося Жеана было просто яркое бесформенное пятно.
Монахини часто плачут от жалости. Арсени же выросла среди них.
- Вы с ним друзья? - спросил Жеан, прекративший хохотать. Арсени быстро моргнула - предательские слезы, вместо того, чтобы намочить ресницы, скатились по бледным щекам. Картинка перед глазами снова стала четкой, но должного успокоения это не принесло.
- Нет, Квазимодо нелюдим, - девушка тыльной стороной ладони вытерла слезы, на несколько мгновений открывая внутреннюю ее сторону - покрасневшую и потрескавшуюся. Своих слез она не смущалась - в монастыре такое не считалось постыдным.
- Надолго мы тут застряли? - на очередной вопрос Арсени пожала плечами. Юноша подобрался к окну и выглянул наружу - она так не смогла бы. Она ужасно боялась высоты. - Высоко падать, - заметил Жеан. Девушка улыбнулась уголком губ, удерживаясь от предложения "подтолкнуть".
- А мой любимый братец Клод в своей келье? В каком он настроении? О, а хочешь, я тебе покажу, как надо веселиться? - видимо, Жеану на месте не сиделось...
Арсени покачала головой. Кто знает, какие представления у него о веселье? Смеяться над Квазимодо? Что-то в таком же духе? Пальцы на груди снова сжались, девушка прикусила губу, как от резкой боли - нет, нет... С видимым усилием она опустила руку.
- Ну как?
- Я останусь здесь, - Арсени мягко улыбнулась. - Мне нравится это место, - она вернулась к колоколу и тихонько погладила канат. - Оно напоминает мой дом.